Вечером мы хотели навестить родителей, но быстро передумали. Эмоции слишком вымотали меня, и я не готова к новым, а там Милена, Стелла, близнецы не дадут мне покоя ни на минуту. Затискают, засыплют вопросами, одолеют опекой и вниманием. Потом мама опять отчет по здоровью спросит…. В общем, приняли решение просто пройтись по вечерней Москве перед сном, а потом лечь спать.

Прогулка получилась чудесная. Середина недели, немноголюдно, хорошая погода, тихий вечер, огни города, долгие разговоры, переплетенные пальцы. Мы давно не были одни вне стен палаты или нашей квартиры. Я чувствовала, что дышу полной грудью впервые за много недель.

Мы вернулись домой уже после десяти. Дима накормил меня невкусной полезной едой, уложил в кровать, сначала искупав в душистых пузырьках. От блаженства и неги закрывались глаза, но, конечно, я не позволила мужу отлынивать от выполнения супружеского долга. Прежде всего, мне необходимо было почувствовать себя желанной и сексуальной. Дима был очень острожен, нежен и не так активен, как обычно. Если бы не моя настойчивость, уверена, что он не стал бы рисковать.

После мы уснули совершенно счастливые, уставшие и расслабленные чудесным вечером и нашей любовью.

А утром случилась беда.

Проснувшись одна, я сразу почувствовала неладное. Что-то витало такое в воздухе…. Тяжелое, горькое, зловещее.

Запах сигаретного дыма, как предвестник непоправимого. Я знала, что Дима тайком курит, но ни разу он не курил при мне или в квартире с тех пор, как узнал о моей беременности.

Я нашла его на кухне, у открытого настежь окна. Он был полностью одет. Черные джинсы, белый свитер. Всклоченные волосы, сигарета в пальцах и дым…. Шум города заглушил встревоженный стук моего сердца, когда Дима посмотрел на меня. В его взгляде отражалась скорбь, сожаление и неуверенность.

– Что-то случилось? – севшим от волнения голосом спросила я. Дима отвернулся, чтобы закрыть окно. Его молчание сводило меня с ума.

– Простудишься. Возвращайся в спальню, – бесцветным тоном произнес он. Я резко приблизилась к нему, хватая за локоть и разворачивая к себе.

– Скажи мне! – потребовала я. Он обхватил ладонями мое лицо, нерешительно глядя в глаза.

– Маленькая моя, если бы я мог солгать, я бы сделал это… Я бы молчал до последнего, но ты все равно узнаешь.

– Ты пугаешь меня, Дима! – хрипло просипела я. – Говори.

Солнцев порывисто прижал меня к себе, гладя мои волосы и качая, как ребенка.

– Твой папа умер сегодня ночью. Инсульт. Врачи не смогли его спасти.

Я закрыла глаза, чувствуя, как пространство вокруг стало стремительно сжиматься. До моего сознания доходили встревоженные слова мужа, но я его уже не видела. Утонула в своей боли. Мой отец умер. Это все, что я понимала в тот момент. И я могла бы вчера увидеть его…. И все причины, по которым я это не сделала, теперь казались глупыми и нелепыми. Мое сердце трепыхалось, сбиваясь с ритма, но боль от потери близкого человека нельзя заглушить, нельзя отложить. Грудь горела огнем, мир вокруг закружился. Я чувствовала, что с каждым вздохом в легкие попадает все меньше воздуха. Вцепившись в мужа, я попыталась, сказать, чтобы он открыл окно, но уже не смогла. Темнота сгущалась, затаскивая меня вглубь, и я не могла ей сопротивляться….

«Она вернулась в его жизнь, как пламя, которое тянет свои языки прямо к сердцу…»

Н.Спаркс

Марк

Долбанное кино. Когда постоянно наблюдаешь, сколько дублей снимают операторы, прежде чем сделать только один стоящий кадр, перестаешь понимать, что хреновина, которую мы зовем жизнью, никогда не даст тебе второго шанса. Но я был тем идиотом, который хотел свой стоящий кадр, готовился к нему и строил планы. Клоун, возомнивший себя героем драмы с непременно счастливым концом. Я хотел все сделать идеально. Мудак….

Это даже смешно. Черный юмор. Вы можете поверить, что все, чем вас пичкают с экранов телевизора, полная муть, одна сплошная лужа розовых соплей. В жизни так не бывает. В реальном мире вас никто не спасет, не будет любить вечно, и прощать, вопреки всему. И если бы я был героем гребаного фильма, то, финальная сцена выглядела бы не так дерьмово. По закону жанра я бы успел приехать к постели умирающего отца, и мы бы еще надоели друг другу с бесконечными исповедями, которые закончились бы слезливым примирением.

Но у жизни свои законы. Ей похер, что ты там запланировал. Она чертит свои круги на воде.

Мне позвонил Джош. Ночью. Сказал, что моя мать с ним связалась. Понятия не имею, как она на него вышла, и даже думать не хочу, почему она не сделала этого раньше.

Еще пара недель, какая-то пара недель, и я приехал бы домой.

Когда шесть лет назад я уходил, то в сердцах бросил отцу, что ненавижу его и никогда не вернусь.

А теперь его нет. Его нет, и я никогда не смогу взять свои слова обратно. Он унес их собой.

Отец может мной гордится. В его памяти я сдержал слово, которое дал.

И я лечу в Россию, домой, возвращаюсь к месту преступления, чтобы похоронить вместе с отцом свои опоздавшие на шесть лет сожаления.

Восемь, может, десять часов. Не помню, да и неважно. Все равно поздно…. Для всего. Неудачник.

В самолете я отключился, накидавшись водкой еще в аэропорту, пока ждал вылет. Иначе бы просто спятил. Мне казалось, что меня раздели догола и бросили в кипящее масло. Даже хуже… Это мой ад, который я создал своими руками. Водка не унимала боль, но помогла отключиться на время. Я пил, пока летел. И пил в такси, которое везло меня в Тверь из Домодедово.

Мне было фиолетово смутит ли кого-то мой внешний вид: мятая пьяная рожа, татуировки по всему телу. Похер.

Осень в Москве отличается от осени в ЛА, но я, блядь, об этом не думал, когда рванул в аэропорт в том, что попалось под руку. Футболка и джинсы, летние кроссы. С собой у меня только документы и банковские карты.

Идеальная картинка для первой встречи. Такого я не ожидал даже в самой худшей из своих фантазий.

Я не замечаю изменений, когда захожу в ворота, из которых вышел почти семь лет назад. Туман. Я и реальность идем разными дорогами. Я по углям… Кошмарный сон. Я плыву, я ничего не понимаю, не вижу и даже не чувствую. Последствия эмоционального срыва, шока, смены поясов, двух выпитых бутылок водки.

Глаза матери я нахожу сразу, других не вижу. Они зеленые, как у меня. Полные слез. Я вижу это…. Боль и облегчение. Неужели она думала, что я не приеду? Наш зрительный контакт очень мощный. Я понимаю, насколько тщетны и глупы прожитые вдали годы. Она все та же, хотя и постарела и волосы поседели. Я не замечаю деталей, а она не видит то, в какого засранца превратился ее сын. Становится так тихо, что я слышу биение пульса в висках.

– Марк… – беззвучно произносят ее губы, когда она шагает мне навстречу. Черный платок и такое же платье. Взгляд матери прикован к моему лицу. Я пытаюсь что-то сказать, но слова застревают в горле, на щеке нервно дергается мускул, кулаки невольно сжимаются от охватившего меня напряжения.